Сожалеть о минувшем поздно...

Для Алексея, бывшего менеджера среднего звена, а теперь — обычного безработного с окраины Балашихи, день выдался откровенно тяжёлым.

Всего год назад он был успешным «белым воротничком», работал в Сберегательном банке России, потихоньку выплачивал ипотеку, регулярно летал в Таиланд (последние несколько раз — вместе с девушкой, причём одной и той же) и в общем и целом считал, что его жизнь удалась.

Его размеренное и беззаботное существование изменилось в одночасье, когда банк, шагая в ногу со временем, передал полномочия по одобрению (или не одобрению) потребительских кредитов в ведение искусственного интеллекта, и все профессиональные знания и навыки Алексея внезапно стали никому не нужны.

Соблюдая Трудовой кодекс, отдел кадров предложил Алексею занять свободную ставку ночного уборщика, от чего он с презрением отказался, забрал трудовую книжку и отправился искать должность, достойную его компетенций.

Теперь, год и четыре тысячи собеседований спустя, он был согласен устроиться кем угодно — но брать его на работу никто не хотел. Куда бы он ни пришёл, всюду оказывалось, что либо он не обладает нужными навыками, либо что он опоздал и буквально неделю, день или час назад на работу приняли другого сотрудника, либо ему озвучивали банально-традиционное «спасибо, мы вам перезвоним». И, разумеется, ни разу не перезвонили.

И теперь он ехал с юбилейного, четырёхтысячного собеседования домой — в холодную, тёмную и пустую квартиру, неубранную и неуютную, в которой его никто не ждал.

Девушка, с которой он жил и которую уже почти видел матерью своего сына, или на худой конец дочки, бросила его почти сразу после увольнения — просто собрала вещи и ушла, не оставив даже записки. Вскоре после этого среди друзей прошёл слух, что он «помечен судьбой», и общение с ними тоже как-то быстро сошло на нет. Родственники… они и вовсе были из той категории, о которой принято говорить хорошо — или ничего.

На собеседовании его приняли самым последним, и возвращаясь он попал в самый час пик. Обычно многолюдная беспокойная толпа, потоком двигающаяся от дверей вестибюля, распадающаяся на ручейки эскалаторов и вновь собирающаяся на платформе, его успокаивала — давала иллюзию какой-то поддержки, того, что он не один в этом мире. Но сегодня даже посреди бескрайнего человеческого моря он чувствовал себя настолько невероятно одиноким, каким мог бы чувствовать себя, быть может, только последний человек во вселенной, выживший в пламени ядерной войны. Вся его жизнь сгорела и разлетелась пеплом по ветру, и лишь он один продолжал существовать, реликт ушедшей эпохи. И кроваво-красные интерьеры «Авиамоторной» лишь усиливали это гнетущее чувство безнадёжности и безысходности.

Стоя у края платформы Алексей даже подумал — а не прыгнуть ли вниз, под приближающийся поезд? Но для этого нужно было собраться, некоторым образом мобилизоваться — а у него не было сил даже не это. Он чувствовал себя безвольной амёбой, медузой, плывущей по течению, или скорее выброшенной на берег и теперь медленно высыхающей под лучами закатного солнца. Он не будет бросаться под поезд — он доедет до дома, привяжет к настенной вешалке бельевой шнур, сделает на его конце петлю и просто повесится — тихо и без усилий.

Забравшись в вагон, Алексей устало плюхнулся на чудом освободившееся место, откинулся назад, закрыл глаза и просто перестал быть.

Он не знал, сколько времени он провёл в таком состоянии, а когда очнулся — огляделся по сторонам и удивился: двери были открыты, и кроме него в вагоне не было ни одного человека.

«Станция Авиамоторная. Следующая станция Авиамоторная» — глухо проскрежетал динамик. Двери с шипением сомкнулись, так никого и не впустив, и поезд двинулся дальше, чтобы через несколько минут снова прибыть на станцию Авиамоторную.

После нескольких итераций Алексей почувствовал, что чего-то в этой жизни не понимает — он даже подумал, не продолжает ли спать, но ни болезненные щипки, ни даже прокушенная до крови ладонь не заставили его проснуться. Да и было ли происходящее сном?

Осторожно, озираясь по сторонам, готовый к любым неожиданностям, он вышел на платформу. Из светильников горел каждый третий. Около одной из колонн лежала обёртка от «сникерса». В остальном же станция была абсолютно пуста.

Не было спешащих по домам или в другие места пассажиров, не было ставших привычными элементами интерьера полицейских, даже будка дежурного по эскалатору — и та была пуста. Но ощущения одиночества у него не было: наоборот, он чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, заинтересованный и, кажется, немного… голодный?

Алексей в панике обернулся назад — и застыл: поезда, в котором он только что ехал, на станции тоже не было. Он как будто бы растворился в воздухе — просто перестал существовать. Не уехал, а просто исчез — совершенно бесшумно.

Алексей сломя голову бросился к выходу из станции — убежать, скорее выбраться из этого жуткого, хтонического, страшного подземного места!

Воздух как бы сгустился, и хотя сердце у него колотилось как безумное, ему казалось, что он не бежит, а плывёт, медленно продирается сквозь застывший тягучий воздух. Целая вечность прошла, пока он наконец не добрался до эскалаторов.

Из четырёх эскалаторов работал только один, крайний правый. Да и тот двигался медленно-медленно. Кажется, с ним была ещё связана какая-то страшная и кровавая история, о которой по ночам шептались на кухне родители, когда он был совсем-совсем маленьким… но он невероятным усилием воли заставил себя об этом не думать.

Он вскочил на эскалатор и в нарушение всех правил не останавливаясь побежал вверх по ступеням — быстрее, ещё быстрее, к свету, и солнцу, и небу!

Когда перед глазами замелькали чёрные мошки, а сердце начало выпрыгивать из груди, он упал на колени. Этот рывок отнял у него и так невеликие остатки сил, и ни к чему не привёл. Эскалатор продолжал двигаться, медленно и неспешно, а тёмное пятно тоннеля вверху расползлось и перестало контурироваться — тёмные стены переходили в черноту проёма, и между ними не было никакой границы.

Алексей взглянул вниз — но и внизу было то же самое. Тягучая густая темнота, из глубины которой на него смотрели чьи-то пристальные глаза.

Эскалатор остановился. Лампы в тоннеле погасли, осталась гореть лишь одна, напротив которой он находился.

Наверное, можно было бы попробовать перелезть на другой эскалатор, можно было продолжать карабкаться вверх — но сил на борьбу у него уже не осталось.

Он тяжело опустился на жадно впившиеся ему в ягодицы ступеньки, склонился вперёд и обхватил руками колени.

Есть ли смысл бороться? Он никому не нужен. Его никто не ждёт. Когда он исчезнет, о нём даже не вспомнят. Через полгода коллекторы вскроют дверь и вернут квартиру в собственность банка, чтобы потом передать ключи новым жильцам. Может быть это будет такой же неудачник, как и он сам, а может быть — молодая семейная пара, которая будет много смеяться и шутить, и обниматься. Они вывезут всю его мебель, выкинут все его убогие оригами, и брезгливо, даже не открывая, вынесут на помойку коробку с его черепашкой.

Черепашкой.

Если кто-то и заметит его исчезновение, то разве что маленькая сухопутная черепашка.

Он нашёл её год назад в день увольнения: она куда-то целеустремлённо ползла по дороге, и он едва успел выхватить её из-под колёс огромного внедорожника. Водитель резко дал по тормозам, а потом помянул всех его предков по маминой линии — да и он не остался в долгу, но зато черепашка осталась цела.

Он отнёс её домой, посадил в коробку и положил туда листик кусок яблока, который она тут же увлечённо принялась грызть. И потом, по мере того как жизнь становилась всё темнее и беспросветнее, она постепенно становилась его единственной радостью в жизни. Он специально для неё покупал листовой салат в горшочках, а потом, когда стало совсем туго с деньгами, под покровом ночи, озираясь, как вор, рвал нежные листочки какой-то особой розы, за которой следила соседка с первого этажа. Он с ней разговаривал, выносил на балкон на солнышко, вычитав в интернете, что без солнца у черепах развивается рахит, гладил по панцирю, а она в ответ гадила шипела и кусала ему пальцы.

Черепашка — не самое интеллектуальное существо. И вряд ли она осознает, что он больше никогда не придёт, и не покормит её. Она просто будет скрестись в своей коробке, день за днём, с каждым разом всё медленнее и слабее, пока наконец не застынет навсегда — так же как и он сам. Животные всегда похожи на своих хозяев и повторяют их судьбу — кто это сказал?

Алексею не было жалко себя. Но ему до боли, до слёз было жалко свою маленькую, беззащитную черепашку, о которой некому позаботиться, кроме него.

Он ещё крепче обнял себя руками и заплакал, тихо и безнадёжно.

Внезапный толчок под ягодицы заставил его опрокинуться на спину. Окружающий мир вдруг заполнился звуками, красками, светом. Он сидел на полу на верхней площадке эскалатора, поднимающиеся по нему пассажиры смотрели на него с брезгливостью и старались как-нибудь бочком-бочком и побыстрее протиснуться мимо, а вокруг суетливо бегала дежурная по эскалатору.

— Мужчина! Садиться на ступени эскалатора запрещено! Мужчина, вы меня слышите? Мужчина!

Алексей не слышал девушку-дежурную. Он просто сидел на полу, улыбался и плакал.