Сожалеть о минувшем поздно...

Рассказ первый

Ночь. Тишина. Холодный ветер слегка колыхает пламя костра. Капли дождя лениво стучат по пологу палатки. Палатка большая, роскошная, спать мне в ней не положено – рангом не вышел. Если бы мой начальник увидел меня в ней, да еще в такой позе – с военной карьерой я мог бы распрощаться навеки. Плевать. Лорд Дайно мертв и уже никогда не скажет мне ничего. Ни хорошего, ни плохого. Я видел его труп – он, даже мертвый, продолжал сжимать в руке свой меч. А на губах его застыла улыбка. Счастливый. Он умер, выполняя свой долг. Он верил лишь в себя и в свой меч. А еще в свою честь. У меня нет даже этого.

Дождь перестал. Маленькая холодная капля упала с края полога мне за шиворот. От намокшей под дождем травы пахнет прелым сеном. Точно такой же запах стоял у нас на сеновале, в доме, где я вырос. Бывало, мальчишкой я забирался на самую верхушку, ложился там и смотрел в небо. И мечтал, как я стану большим и сильным, таким большим и таким сильным, чтобы без труда мог побить того задиру из соседнего дома. И потихоньку засыпал под эти мечты. Как хорошо тогда было…

Шлеп. Шевельнулось несколько тонких травинок. Лягушка. А может быть, жаба, возвращающаяся в свою уютную норку после ночной прогулки. Сухая былинка склонилась над маленьким прудиком, лужицей воды, в которой барахтается неведомо как попавший туда кузнечик. Хорошо.

Наклоняюсь к лужице и вытаскиваю кузнечика. Он не оценил моих усилий – оттолкнулся от моего большого пальца и взлетел. Высоко-высоко. Он свободен, он может лететь, куда захочет. Счастливый.

Далеко-далеко, в ложбинке между двумя холмами, видно небо. Самый краешек его уже немного порозовел. Скоро придет рассвет. До него осталось не так уж и много. Вот уже где-то вдалеке неуверенно, как бы пробуя на вкус свою утреннюю песню, закричал жаворонок. Для него рассвет уже наступил. Для птиц ничего не значат границы, для них не существуют такие понятия, как жизнь и смерть. И они счастливы. Они счастливы уже тем, что просто живут, что светит солнце и растет трава, что рядом, бережно разглаживая оперение, сидит верная подруга. Люди не птицы. Нам надо больше. А зачем?

Небо окрасилось в нежно-розовые пастельные тона. Раньше я никогда не замечал, как красив рассвет. А он красив. Если бы я был художником, я бы попробовал изобразить его на куске полотна. Если бы я был поэтом, я бы попытался сложить о нем стих. Или красивую мелодию, наполняющую сердца покоем и счастьем, если бы я был музыкантом. Но я не художник. И не поэт. И даже не музыкант. И мне остается только смотреть на небо и восторгаться его красотой.

Недалеко фыркает проснувшаяся лошадь и тихонько ржет, приветствуя новый день. Я даже могу ее увидеть – она привязана к небольшой красивой березке, вместе с другими лошадьми. Кусочек прекрасного весеннего солнца, только что показавшийся из-за пологого склона, слепит глаза, и мне не удается как следует рассмотреть ее. Но мне кажется, что она повернулась в мою сторону и тихонько всхрапывает, приветствуя и меня тоже. Я благодарно улыбаюсь ей в ответ.

Солнце встало уже наполовину, и заливает все вокруг прекрасным розовым светом. Оно не обжигает, а мягко ласкает, баюкая меня в своих больших и теплых ладонях. Недалеко от меня зашевелились заросли, и из них выглянула недовольная мордочка камышового кота. По его усам стекают капельки холодной росы. Кот непрерывно жмурится и фыркает. Наверное, он не нашел себе добычи и теперь голоден. Я бросаю ему кусочек ветчины. Кот недовольно шипит и исчезает в зарослях. Потрясающе зеленые, как будто выкрашенные гуашью зеленые травинки еще долго колышутся вслед за ним, качая ему вслед своими пушистыми листиками.

Солнце уже почти встало. Голубое, невероятно глубокое небо затягивает, не хочется отрывать от него взгляд. В небесной вышине показалась черная точка. Ворон. Он кружит над полем, высматривая, где бы можно чем-нибудь поживится. Приветственно кричу ворону. Он что-то хрипло каркает в ответ.

Громко кричит жаворонок.

В лагере внизу заметно какое-то оживление. До меня долетают отголоски звонкой песни походной трубы, играющей побудку. Из небольшой рощицы, сплошь состоящей из молоденьких дубков, доносится стук топора. Это штрафной наряд рубит дрова для костра. А может, и не дрова.

Снова кричит жаворонок. Ему вторит другой. Я долго, до боли в глазах всматриваюсь в безоблачное небо. Увидеть мне его так и не удается. Жаль.

На зеленой полянке, с травой, чуть притоптанной грубыми солдатскими сапогами, лорд Кляйн отдает последние распоряжения. Там уже стоит высокий столб с деревянной перекладиной на конце, на четверть вкопанный в земле. Все приготовления уже завершены, осталось только перекинуть веревку через эту перекладину и вздернуть осужденного. Дворянам обычно рубят голову, последнее проявление уважения к благородному сословию. Воров, грабителей и предателей вздергивают на виселице. Лорд Кляйн решил соорудить виселицу. На верхушку столба сел ворон, и палачу едва удается согнать его оттуда. Перед тем, как улететь, птица все же успевает сделать маленькую гадость, и палач лезет вверх по столбу отмывать деревянную перекладину.

В траве совсем рядом с моими ногами пробегает мышь. Обычная маленькая мышь-полевка, из тех, что и в самые жестокие морозы как-то ухитряются выживать, скрываясь под толстым снежным одеялом. Я кидаю мыши кусочек черствого хлеба. Она нерешительно приближается, тщательно обнюхивает его, а затем вдруг, резко схватив его, спринтерским рывком скрывается в густых зарослях осота. Что ж, хоть кому-то в этом мире я подарил мгновение радости.

Откуда-то сверху камнем падает сокол-сапсан и тут же взмывает ввысь. Его бело-коричневое оперение сверкает на солнце золотом. В когтях у него зажат какой-то серый трепыхающийся комочек. На землю, кувыркаясь в воздухе, падает кусок хлеба.

Скользя на мокрой после дождя тропинке, едва заметно дымящейся под лучами яркого солнца, поднимается группа солдат. Впереди всех шагает Руфус, мой бывший десятник. Когда-то он глядел на меня влюбленными глазами и ловил каждое мое слово. Теперь в его глазах можно увидеть лишь ненависть. Его тяжелые сапоги со стершимися кожаными подошвами оставляют на земле глубокие вмятины, в которые тут же набирается вода. Румяное лицо его раскраснелось, он тяжело дышит и непрерывно утирает пот со лба. Бедняга.

Вот он остановился передо мной. По бокам стоят два его лучших солдата. Одного из них зовут Хэнк. Имени другого я не помню. «Пойдем», – тихо говорит он. «Пойдем», – соглашаюсь я.

Моя стальная цепь тихо звякает, когда я поднимаюсь на ноги. Скользя на мокрой после ночного дождя тропинке, я начинаю свой путь вниз.

Рассказ второй

– Говард! Как ты считаешь, сколько еще может продержаться лорд Дулиан?

– Полчаса, час от силы. Недолго. У них двукратный перевес, к тому же им нечего терять. Они дерутся отчаянно. Лорд уже отступает, а скоро его войска просто побегут.

– Ясно. Хорошо, скачи к Тальрану, скажи, чтобы он начал выдвигать своих пикинеров. Пусть зайдет на холм с рощицей и подождет там, а Дулиану прикажи отступать. Если они купятся на это, Тальран ударит им прямо в тыл. Впрочем, даже если нет, удар во фланг также неплох. Да, от Коригана никаких вестей?

– Никаких, но его отряд сейчас почти наверняка отрезан от нас лесом и их арбалетчиками. Если он еще жив, то обязательно попробует пробиться. Вероятней всего, что он попытается переправиться через Схимку по песчаному пляжу, но там сейчас бьются наши конные латники. А если он решил пойти через мост у Жеррана, то раньше вечера его можно не ждать.

– Плохо. Будет жаль, если он погибнет. Он способный командир. Ладно, скачи.

Жарко. Черт побери, как жарко! Это чертово солнце думает, что сейчас разгар лета! И на небе – ни облачка. Затишье перед грозой. Да еще эти черти из Торалесса, какого черта они не сдаются? Я уже потерял вдвое больше людей, чем рассчитывал, а им все мало. Похоже, придется перебить их всех до последнего человека. И ухлопать на этом еще столько же солдат. И распрощаться с премией. Черт побери!

– Да, Говард, в чем дело?

– Лорд Дулиан убит, отрядом командует Каперта, его сотник. Тальран уже выступил, но ему приходится пробиваться сквозь пехотинцев Мурашида, и скоро он подойти не сможет. Стакецца просит помощи, у него осталось чуть больше ста солдат, и скоро ему придется отступить. На левом фланге конники пошли в контратаку. Она почти удалась, Квисс ушел в глухую оборону и смотрит только, как бы смотаться оттуда. А Скали прикрыть его участок не сможет – у него у самого в строю тридцать латников, не больше.

– Отправь к Стакецце Лунера, пусть поможет.

– Сэр, это последний из отрядов резерва, если мы его задействуем, нам нечем будет прикрыть Талькона, когда они пойдут в контратаку. Может, лучше дать им уйти?..

– Нет. Никто из них не должен выжить, иначе – конец всему. Личный приказ короля. Все они должны быть убиты. Скажи Квиссу, что если он отступит – может считать себя покойником. Пусть держит фронт. И дай знать Скали. Если Квисс побежит… Ну, он знает, что делать.

– Хорошо. Что с отрядом Дулиана?

– Если Каперта покажет себя храбрым воином, будет командовать отрядом. Передай ему это. Но чтобы на рожон не лез – для этого есть рядовые воины, о них никто не станет плакать, а начальники мне нужны. О Коригане ничего не известно?

– Нет. Но на переправе идет битва. Зеленые с голубым знамена. Наши латники и их тяжелая пехота. Скорее всего, он там. Дерутся на правом берегу.

– Да, наверное. У Дарли был приказ – в бой не вступать. И просто так форсировать Схимку он бы не стал. Это все?

– Все важное.

– Скачи.

Жарко. Черт побери, как жарко. Пот маленькими капельками зарождается в волосах, собирается в тоненькие струйки, ручейками стекает по лицу… Черт, как хочется снять этот надоевший до чертиков шлем с его блестящим стальным нутром, как хочется зашвырнуть его далеко-далеко, так далеко, чтобы блеск его потерялся в блеске закатного солнца. Разодрать этот грязный, пропахший потом подшлемник, втоптать его в грязь, а вместе с ним и кольчугу – тяжелую, неудобную… Пожалуй, сейчас я готов даже плюнуть на премию – черт с ней, да и на жалование – пусть король катится ко всем чертям. Лишь бы сейчас скинуть все, лечь в тень небольшого деревца, глотнуть из холодной фляги молодого вина и немного отдохнуть.

Мечты… Ничего, это нестрашно. Это пройдет. Вечером, когда я лично отрублю голову последнему солдату их чертового войска, это уйдет. Как всегда. Чтобы опять вернуться в разгар следующей битвы…

– Что там, Говард? Почему на тебе кровь?

– Каперта убит, Дайкер убит, и Сникс тоже убит. Все они мертвы. На них вышел отряд конных лучников. Прежде, чем они сообразили, в чем дело, половина отряда уже лежала на земле со стрелами в груди. Тальран подошел и ударил с тыла, но отряд Дулиана это уже не могло спасти. Там выжило человек двадцать, все тяжело раненные. Сам Тальран получил стрелу в предплечье и теперь месяц не сможет сражаться, если не будет заражения. Лучники мертвы. Больше прорыва не будет.

– Хорошо. Скажи Тальрану, пусть держит строй. Если не может командовать сам, пусть назначит заместителя. Его люди еще могут понадобиться. Где ты дрался?

– На переправе идет бой. Кориган вышел туда. Он мертв. Я сам видел его труп. Из его отряда выжило восемь человек. Они сейчас дерутся там, по колено в воде. Командование принял на себя Тайк, он охраняет Дарли и Скорти. Квисс убит, Скали…

– Скали?..

– …мертв. Получил восемь дюймов стали в горло. Стинки тоже мертв. Бой ведет Линор, но у него осталось человек десять. Да еще три десятка солдат Квисса. Конники скоро прорвутся. А резерва у нас больше нет.

– Я закрою брешь со своим отрядом. Будешь искать меня там. Дай Скали «Золотого льва» посмертно и назначь пенсию вдове. За такое нужно давать высшую награду.

– Сэр, там опасно. Они измотаны, истощены, но их больше, чем вас. Лучше прикажите Крису…

– У меня пятьдесят элитных конных воинов, все они свежи и рвутся в бой. Я не могу проиграть. Скачи.

Жарко. А теперь еще более жарко, меч – не перышко, им тяжело махать. Да и нечасто приходится вынимать его из ножен в бою, а не на тренировках. Плевать. Сейчас все мелкие проблемы отходят на второй план. Надо было мне послушаться Говарда и послать Криса. Смотреть на них действительно страшно. Похоже, их не страшит собственная смерть, они не боятся, что золото за них получит их товарищ. А я… а мне… страшно. Действительно страшно. Хорошо, что мою спину прикрывает надежный человек. Я знаю его с десяти лет, мальчишкой совсем взял к себе, обучил, вывел в люди…

Снова передо мной появился он – ненавистная морда. Дрянной меч, дрянная кольчуга, а все туда же – мнит себя господином и лордом. Шепчет что-то про себя. И так мерзко еще ухмыляется при этом. Вот эта скотина делает выпад мечом, но его несложно парировать, поставив лезвие чуть наискось, дать клинку соскользнуть по нему и легким движением вспороть горло еще одной свинье, недостойной даже лежать в одной земле с настоящими солдатами. А вот еще один. Хороший боец. Фехтует мастерски. Но ничего, и на тебя найдем управу. Сейчас я повернусь к тебе левым боком, слегка отведу лезвие меча, ты замахнешься, и тут тебя прикончит мой оруженосец…

Почему трава внезапно оказывается перед глазами? Я что, споткнулся? Упал? Я что, лежу на земле? Пытаюсь встать, и не могу. Силюсь повернуть голову, и обнаруживаю, что не в состоянии это сделать. Хочу перевернуться на бок и чувствую, что не в моих силах шевельнуть хотя бы одной мышцей.

Перед глазами какая-то черная жидкость. Она медленно впитывается в истоптанную сапогами траву. Все вокруг затягивает туманом. Тупая боль в спине, там, где находится печень. Я уже почти не ощущаю тела, я чувствую себя очень легким, я как будто во сне, но в то же время знаю, что я не сплю. Хочется забыть это тело, забыть короля, забыть битву и премию. Забыть все и забыть про все и улететь, умчаться вверх, к солнцу, на крыльях всемогущего ветра. Мешает эта странная боль в спине.

Меня переворачивают на спину. Значит, я лежал лицом вниз. От этого маленького открытия я чувствую радость. Перед глазами стоит какой-то странный розоватый туман, в котором плывут и растекаются образы и звуки. Совсем близко от лица маячит какое-то светлое пятно. Я напрягаюсь и постепенно различаю: Говард. Радостно улыбаюсь ему. Но он почему-то не радуется вместе со мной. Его лицо искажается, он что-то кричит, но звук его голоса до меня не доходит. Я хочу сказать ему, чтобы он тоже улыбнулся, но уже не успеваю. Розовый туман внезапно становится багровым, затем черным, и, наконец, поглощает все вокруг. Лицо Говарда держится дольше всех, но и оно исчезает. И остается лишь тьма.

Рассказ третий

Ну наконец-то это чёртов дождь перестал! Хотя, с другой стороны, чему я радуюсь? Не всё ли равно, идёт дождь или не идёт, если на мне давно уже нет сухого места? Если бы я мог, я бы приказал сейчас разжечь костёр. Можно было бы немного обсушиться и согреться. К сожалению, я не могу. Наверняка где-то рядом рыщут разведчики Дориана, и наше счастье, что ни один из них еще не обнаружил наш отряд. Надеюсь, что судьба будет нам благоволить еще немного, хотя бы до рассвета. А потом… А потом это уже не будет играть никакой роли.

Чёрт! Порыв ветра качнул кустарничек, под которым я так уютно устроился, и на меня обрушился целый водопад ледяной воды. Я думал, что промокнуть и замерзнуть больше уже невозможно. К сожалению, я ошибался. Плодородная земля Северного Лерата впитывает влагу словно губка, превращаясь в грязь, жирную, липкую… Однажды я был в Сомерсе, где прямо из-под земли бьёт горячая вода. Там за небольшую плату можно принять так называемую «грязевую ванну» – полежать в теплой коричневатой кашице. Говорят, помогает от всех болезней. Сейчас я испытываю сходные ощущения, вот только ванна ледяная.

Холодно, неприятно. Небо затянуто плотной пеленой серых облаков, и я даже свою руку различаю в темноте с трудом. Этот лес пользуется у местных жителей дурной славой. Они говорят, что здесь водятся вурдалаки и оборотни, больше всего на свете любящие тёплое человеческое мясо. Сказки конечно, но, с другой стороны… из тех, кто уходил в этот лес ночью, возвращались немногие…

Что это за стук? Как будто лошадь гарцует по каменной мостовой. Откуда он взялся? Что стало его причиной? Быть может… Нет. Я понял. Это стучат мои собственные зубы. Периодичности, с которой они ударяются друг от друга, мог бы позавидовать иной армейский барабанщик. Я чувствую, что ещё немного, и я просто упаду, когда попытаюсь встать. Перевернувшись на бок, я пытаюсь размять затёкшие конечности. Больно. Рядом чувствуется какое-то шевеление, там, где должны лежать мои солдаты. Наверное, они должны испытывать сходные чувства.

Серое небо, серое от плотных облаков. В такую ночь не стоит надеяться на лунный свет. Такая ночь идеально подходит для убийства. Скрытого, тайного, для кинжала в спину или для удавки на шею.

От земли тихо отделяется тёмный силуэт и поворачивается ко мне. Кто?..

В неверном свете луны, выглянувшей на секунду из-за тяжёлых облаков, лицо Драса кажется мёртвенно-бледным. «Никого, сэр», – тихо шепчет он. Я киваю в ответ, и он снова скрывается в темноте. Хорошо, что темно. Я надеюсь, что он не разглядел выражения моего лица в этот момент. Солдат может показать слабость или трусость. Командир – никогда. Ты всегда должен быть спокойным и уверенным в своих силах. Или хотя бы казаться таким. Солдат должен верить в тебя, верить, что ты справишься с любой опасностью. Он должен верить, что ты всемогущ и всесилен. И пока он в это верит, он всемогущ и всесилен сам. Но быть таким человеком – тяжело. Слишком тяжело для меня. Господи, почему здесь лежу именно я? Почему не Дварк, не Стилай, не Логос? Почему я?

Нет, ты не сходишь со своего трона, чтобы ответить мне на мой жалкий вопрос. Впрочем, ответ на него я знаю и сам. Что стоило мне тогда стерпеть оскорбление? Почему нельзя было просто повернуться и уйти? Зачем мне понадобилось вызывать его на дуэль? Зачем нужно было убивать его? Честь воина… глупое слово. Если бы я тогда смолчал, то сейчас бы лежал на поле битвы, как лежат Дварк, Стилай, Логос. Как лежит мой храбрый оруженосец Корн. Как лежит лорд Листран. Все они пали в неравном в бою. Они умерли с честью, с оружием в руках. А как умру я?

Пехота – наименее привилегированный род войск. Её презирают все. На её долю достаются самые тяжёлые и неприятные задания, за которые не возьмётся ни один дворянин. Она бесстрашно месит грязь под проливным дождем во время марш-броска, проклиная своего генерала, отдавшего неверный приказ. Она принимает на себя первый удар вражеской кавалерии. Она, забыв про страх, идёт на приступ замка, сотнями умирая под стрелами лучников. Интересно, есть ли в мире солдат, который не мечтал бы стать оруженосцем? Иметь собственную лошадь, хороший меч, уверенность в том, что завтра ты проснёшься живой… Наверное, нет. В пехоту идут сыновья крестьян, мелких купцов, ремесленников. И лорды, впавшие в немилость. Мои губы против моей воли кривятся в горькой усмешке. Я со своим небольшим отрядом сделал крюк до самого Траверса, с боем прорывался через Кронист, разбил ополчение Стайха, вышедшее на меня с вилами и серпами. И все из-за прихоти лорда Листрана, которому захотелось наказать меня. А когда я наконец добрался до нужного места, они уже все были мертвы. Я опоздал. Ненадолго. Но этого хватило, чтобы они погибли в бою, а я остался жить. Зачем была та битва? Неужели нельзя было решить дело миром? Наверное, можно. Но им помешала честь. А гордость не позволила им послать парламентера с предложением о мире. Та же самая дурацкая гордость, из-за которой все они теперь мертвы. Смешно, но я тоже лежу сейчас здесь из-за своей глупой чести. Потому, что я не могу иначе. И со мной – остатки моего отряда. Двадцать шесть человек. Все добровольцы. И все смертники.

Вправе ли я приказывать этим парням, которые не понаслышке знают, что такое жизнь и что такое смерть? Единственное, чем я отличаюсь от них – дефисом в фамилии и титулом «лорд».

Я думаю, нет. Я сказал им, что я хочу сделать, и спросил, кто хочет пойти со мной. Я сказал, что не рассчитываю вернуться живым. Наверное, они считают меня хорошим командиром, а мо-жет, они все слишком глупы. Зачем они лежат здесь сейчас? У них не может быть чести, ведь они не дворяне, и они не обязаны совершать глупые поступки. И, тем не менее, они пошли со мной. Все, кто остался. Пошли, чтобы умереть. Что они думают сейчас? Быть может, надеются выжить? Не знаю.

Снова зашуршал кустик. Ветер разогнал облака, и стало светлее. Краешек неба слегка порозовел. Теперь все то, что ночью казалось страшным, становится безобидным и милым. Приходит рассвет. Сколько мне осталось? Час, два? Недолго. Да и уже не важно.

Раздвинув ветви, из куста высунулся Драс. «Едут, сэр», – говорит он, и вновь скрывается в зарослях. Слова здесь не нужны. Всё, что нужно было сказать, уже сказано.

На рассвете герцог Дориан со своей свитой поедет по этой дороге. Эти сведения Драс вытянул из личного посыльного герцога. Труп его спрятан в кустах неподалеку. Да, теперь и я вижу группку людей вдалеке. Если нам повезёт, то нас никто не заметит, и герцог проедет совсем рядом с нами. Жаль, что никто из нас не умеет стрелять из лука. Впрочем, нас двадцать семь. Чей-то меч просто обязан добраться до его горла. А потом… У нас нет лошадей, а вся свита герцога состоит из элитных конных рейдеров. И у них есть арбалеты. Ни у одного из нас нет шанса уйти живым. Единственное, на что мы способны – постараться как можно дороже продать свою жизнь. И не дать им захватить нас живыми. Иначе…

Герцог уже совсем близко. Еще немного, еще чуть-чуть… Пора.

Я поднимаюсь с земли, одновременно выхватывая свой меч из ножен… и со стоном валюсь обратно. Ноги пронзает резкая боль. Я слишком долго лежал на сырой земле, слишком долго, чтобы встать так легко. Я вновь пытаюсь встать, пытаюсь хотя бы ползти… но мои ноги не слушаются меня. Я дотрагиваюсь до них. Они холодны как лёд, и я их совсем не чувствую.

Совсем рядом слышится всхрап боевого коня и чей-то испуганный крик.

Мне на лицо падает первый робкий лучик солнца, тёплый и нежный.

Последнее, что я вижу – огромное копыто испуганной лошади герцога, заслонившее собой весь мир.

 

г. Саратов, Россия. 2008 г.