Сожалеть о минувшем поздно...

Ночь. Тишина. Холодный ветер слегка колыхает пламя костра. Капли дождя лениво стучат по пологу палатки. Палатка большая, роскошная, спать мне в ней не положено — рангом не вышел. Если бы мой начальник увидел меня в ней, да еще в такой позе — с военной карьерой я мог бы распрощаться навеки. Плевать. Лорд Дайно мертв и уже никогда не скажет мне ничего. Ни хорошего, ни плохого. Я видел его труп — он, даже мертвый, продолжал сжимать в руке свой меч. А на губах его застыла улыбка. Счастливый. Он умер, выполняя свой долг. Он верил лишь в себя и в свой меч. А еще в свою честь. У меня нет даже этого.

Дождь перестал. Маленькая холодная капля упала с края полога мне за шиворот. От намокшей под дождем травы пахнет прелым сеном. Точно такой же запах стоял у нас на сеновале, в доме, где я вырос. Бывало, мальчишкой я забирался на самую верхушку, ложился там и смотрел в небо. И мечтал, как я стану большим и сильным, таким большим и таким сильным, чтобы без труда мог побить того задиру из соседнего дома. И потихоньку засыпал под эти мечты. Как хорошо тогда было…

Шлеп. Шевельнулось несколько тонких травинок. Лягушка. А может быть, жаба, возвращающаяся в свою уютную норку после ночной прогулки. Сухая былинка склонилась над маленьким прудиком, лужицей воды, в которой барахтается неведомо как попавший туда кузнечик. Хорошо.

Наклоняюсь к лужице и вытаскиваю кузнечика. Он не оценил моих усилий — оттолкнулся от моего большого пальца и взлетел. Высоко-высоко. Он свободен, он может лететь, куда захочет. Счастливый.

Далеко-далеко, в ложбинке между двумя холмами, видно небо. Самый краешек его уже немного порозовел. Скоро придет рассвет. До него осталось не так уж и много. Вот уже где-то вдалеке неуверенно, как бы пробуя на вкус свою утреннюю песню, закричал жаворонок. Для него рассвет уже наступил. Для птиц ничего не значат границы, для них не существуют такие понятия, как жизнь и смерть. И они счастливы. Они счастливы уже тем, что просто живут, что светит солнце и растет трава, что рядом, бережно разглаживая оперение, сидит верная подруга. Люди не птицы. Нам надо больше. А зачем?

Небо окрасилось в нежно-розовые пастельные тона. Раньше я никогда не замечал, как красив рассвет. А он красив. Если бы я был художником, я бы попробовал изобразить его на куске полотна. Если бы я был поэтом, я бы попытался сложить о нем стих. Или красивую мелодию, наполняющую сердца покоем и счастьем, если бы я был музыкантом. Но я не художник. И не поэт. И даже не музыкант. И мне остается только смотреть на небо и восторгаться его красотой.

Недалеко фыркает проснувшаяся лошадь и тихонько ржет, приветствуя новый день. Я даже могу ее увидеть — она привязана к небольшой красивой березке, вместе с другими лошадьми. Кусочек прекрасного весеннего солнца, только что показавшийся из-за пологого склона, слепит глаза, и мне не удается как следует рассмотреть ее. Но мне кажется, что она повернулась в мою сторону и тихонько всхрапывает, приветствуя и меня тоже. Я благодарно улыбаюсь ей в ответ.

Солнце встало уже наполовину, и заливает все вокруг прекрасным розовым светом. Оно не обжигает, а мягко ласкает, баюкая меня в своих больших и теплых ладонях. Недалеко от меня зашевелились заросли, и из них выглянула недовольная мордочка камышового кота. По его усам стекают капельки холодной росы. Кот непрерывно жмурится и фыркает. Наверное, он не нашел себе добычи и теперь голоден. Я бросаю ему кусочек ветчины. Кот недовольно шипит и исчезает в зарослях. Потрясающе зеленые, как будто выкрашенные гуашью зеленые травинки еще долго колышутся вслед за ним, качая ему вслед своими пушистыми листиками.

Солнце уже почти встало. Голубое, невероятно глубокое небо затягивает, не хочется отрывать от него взгляд. В небесной вышине показалась черная точка. Ворон. Он кружит над полем, высматривая, где бы можно чем-нибудь поживится. Приветственно кричу ворону. Он что-то хрипло каркает в ответ.

Громко кричит жаворонок.

В лагере внизу заметно какое-то оживление. До меня долетают отголоски звонкой песни походной трубы, играющей побудку. Из небольшой рощицы, сплошь состоящей из молоденьких дубков, доносится стук топора. Это штрафной наряд рубит дрова для костра. А может, и не дрова.

Снова кричит жаворонок. Ему вторит другой. Я долго, до боли в глазах всматриваюсь в безоблачное небо. Увидеть мне его так и не удается. Жаль.

На зеленой полянке, с травой, чуть притоптанной грубыми солдатскими сапогами, лорд Кляйн отдает последние распоряжения. Там уже стоит высокий столб с деревянной перекладиной на конце, на четверть вкопанный в земле. Все приготовления уже завершены, осталось только перекинуть веревку через эту перекладину и вздернуть осужденного. Дворянам обычно рубят голову, последнее проявление уважения к благородному сословию. Воров, грабителей и предателей вздергивают на виселице. Лорд Кляйн решил соорудить виселицу. На верхушку столба сел ворон, и палачу едва удается согнать его оттуда. Перед тем, как улететь, птица все же успевает сделать маленькую гадость, и палач лезет вверх по столбу отмывать деревянную перекладину.

В траве совсем рядом с моими ногами пробегает мышь. Обычная маленькая мышь-полевка, из тех, что и в самые жестокие морозы как-то ухитряются выживать, скрываясь под толстым снежным одеялом. Я кидаю мыши кусочек черствого хлеба. Она нерешительно приближается, тщательно обнюхивает его, а затем вдруг, резко схватив его, спринтерским рывком скрывается в густых зарослях осота. Что ж, хоть кому-то в этом мире я подарил мгновение радости.

Откуда-то сверху камнем падает сокол-сапсан и тут же взмывает ввысь. Его бело-коричневое оперение сверкает на солнце золотом. В когтях у него зажат какой-то серый трепыхающийся комочек. На землю, кувыркаясь в воздухе, падает кусок хлеба.

Скользя на мокрой после дождя тропинке, едва заметно дымящейся под лучами яркого солнца, поднимается группа солдат. Впереди всех шагает Руфус, мой бывший десятник. Когда-то он глядел на меня влюбленными глазами и ловил каждое мое слово. Теперь в его глазах можно увидеть лишь ненависть. Его тяжелые сапоги со стершимися кожаными подошвами оставляют на земле глубокие вмятины, в которые тут же набирается вода. Румяное лицо его раскраснелось, он тяжело дышит и непрерывно утирает пот со лба. Бедняга.

Вот он остановился передо мной. По бокам стоят два его лучших солдата. Одного из них зовут Хэнк. Имени другого я не помню. „Пойдем“, — тихо говорит он. „Пойдем“, — соглашаюсь я.

Моя стальная цепь тихо звякает, когда я поднимаюсь на ноги. Скользя на мокрой после ночного дождя тропинке, я начинаю свой путь вниз.

г. Саратов, Россия. 2008 г.